ВОСПОМИНАНИЯ О ЛЕТНИХ ЛАГЕРЯХ
С.С. Куломзина[1]
Сейчас в России устраиваются летние детские лагеря, и мне хочется поделиться с их организаторами воспоминаниями о тех летних лагерях для девочек, которыми мне пришлось руководить во Франции, в ранние годы русской эмиграции, когда дело это было для нас совсем новое. У нас не было средств, не было оборудования, не было принадлежащего нам лагерного участка. Было только воодушевление, сознание необходимости дать русским детям опыт здорового радостного отдыха, общения друг с другом и знакомства с родной духовной культурой.
С тех пор прошло более шестидесяти лет. Летние лагеря всюду популярны и хорошо известны. Некоторые из них богато оборудованы и предоставляют участникам и верховую езду, и катание на парусных лодках. Другие по-прежнему увлекаются примитивной жизнью в лесах и горах. Некоторые носят национальный характер. Но думается, что и те лагеря, как мы их проводили когда-то, были и для руководителей, и для участниц настоящим, реальным опытом жизни вместе, опытом православной религиозно-педагогической работы.
Мне всегда казалось, что основной педагогический принцип летнего лагеря – это то, что лагерь не есть “учреждение”, созданное для детей. Дети и подростки должны сами принимать участие в создании лагеря, каждый должен нести какую-то часть ответственности, и, конечно, это не делается само собой.
Подготовка к лагерю начиналась зимой. Подбирался состав руководительниц. Все они работали добровольно, бесплатно, но для некоторых маленькой материальной помощью было то, что в лагерь принимали безвозмездно их младшую сестру, или дочь, или родственницу. В лагере на сто девочек было около десяти руководительниц. Все они жили вместе с девочками и проводили с ними весь день. Правда, постепенно все мы пришли к заключению, что руководительницам надо давать один день в неделю для отдыха, давать возможность провести этот день вне лагеря.
Кроме руководительниц, проводивших все время с детьми, была у нас всегда специальная руководительница, следившая за здоровьем девочек – сестра милосердия или доктор. Все дети проходили медицинский осмотр перед лагерем, и после лагеря, и наш лагерный доктор должен был следить за спортивными играми, за гигиеной, за отдельными детьми, требующими особых забот.
Кроме руководительниц был хозяйственный платный персонал – кухонный: сначала одна кухарка, а потом кухарка или повар и помощник. Посуду девочки мыли сами и по дежурству, командами, помогали на кухне.
Нужно сказать несколько слов о лагерном начальстве: и светском, и духовном. В обязанности начальницы лагеря входило, во-первых, найти подходящее место для лагеря и нужное оборудование, быть ответственной за общую программу лагеря, за отчетность, за сбор средств, но главное – уметь координировать усилия, проекты, желания, замыслы всех участников, давать каждому работать по своему вдохновению, не нарушая общего мирного духа. Я понимала, что самая главная моя обязанность – это помнить о нашей главной задаче – духовном воспитании детей – и в то же время всегда иметь в виду все практические детали: как накормить, как поддержать чистоту, порядок, как видеть в каждой девочке именно ее, со всеми проблемами и нуждами, как следить, чтобы все делалось вовремя.
Совершенно особо от лагерного персонала было положение нашего духовного отца – священника, который назначался в наш лагерь. Нужно сказать, что наши лагерные священники в те далекие годы были очень выдающиеся духовные лица – протоиерей Сергий Четвериков, отец Александр Ельчанинов, отец Мефодий (впоследствии владыка Мефодий) Кульман.
При составлении лагерной программы заранее решалось, за какую часть программы будет ответственна каждая руководительница. Все готовились, как могли. В первый день после приезда в лагере устраивалось общее собрание всех девочек и руководительниц. На собрании мы спрашивали девочек, в какой части лагерной программы каждая из них хочет деятельно участвовать: спортивной, образовательной, церковной, в хоре, в организации походов, в организации выступлений на воскресных кострах. Так образовывались “комитеты”, каждый из которых возглавляла готовившаяся к этому руководительница.
Церковный комитет превращался в своего рода лагерный приходской совет. В первые годы, когда лагерь каждый раз устраивался в новом месте, а походной церкви не было, надо было устроить церковь в каком-нибудь сарайчике или бывшем хлеву: вымыть, вычистить, устроить иконостас из простынь и бумажных иконок, сделать некое подобие подсвечников, наладить печение просфор. Обо всем этом должен был позаботиться церковный комитет, он же составлял и вывешивал расписание служб.
“Увеселительный комитет” был ответственен за программы костров по воскресным вечерам. Какие только пьески, сценки, песни и выступления не придумывались ими, сколько талантов находилось среди этих девочек.
“Спортивный комитет” должен был наметить программу спортивных состязаний (обычно играли в волейбол), состав команд и расписание игр.
Мы понимали, что здоровое увлечение спортом хорошо и полезно девочкам-подросткам, но мы всегда старались избегать слишком страстного соревнования между командами и слишком интенсивного желания выиграть, быть “первыми” во что бы то ни стало. Игра есть игра, и играть надо ради радости игры, а не только ради выигрыша.
С “комитетом по организации походов” мы часто испытывали трудности. Походы делались пешком, с ночевкой где-нибудь на сеновале. Устроители походов часто увлекались, и походы оказывались слишком утомительными. Лагерная докторша возмущалась, лечила натертые ноги, обгоревшие лица переутомленных девочек, заставляла обещать не делать таких длинных походов. И на следующий раз повторялось то же самое.
В “просветительский комитет” обыкновенно мало кто хотел записываться. Тем не менее в расписание лагерного дня входил один обязательный час учебных занятий. Каждая девочка могла свободно выбирать, какие именно занятия она хочет посещать, но какие-то занятия были обязательными.
Два раза в неделю были беседы с лагерным священником. В те годы, когда у нас проводил лето отец Александр Ельчанинов, на эти занятия записывались почти все девочки. Часто беседовал он и с отдельными детьми, или девочки звали его принять участие в возникшей беседе, споре.
Были занятия и с приезжающими лекторами по русской истории и литературе. Некоторые девочки, плохо успевавшие во французских школах, должны были заниматься по предметам, в которых они отставали.
Кроме “комитетов”, занимавшихся разными сторонами лагерной жизни, был и “совет старшин”. Каждая палатка или каждая комната выбирала из своей среды “старшину”, и совет старшин собирался со мною или другими руководительницами раз или два в неделю. Старшины заботились о своих подругах по палатке: не скучает ли кто по дому, не враждует ли с другими, не дразнят ли кого. Это давало нам возможность ближе узнать девочек и устанавливать более личные отношения.
Ежедневное расписание было таково:
1. Подъем, умывание, одевание;
2. Подъем флага под пение гимна “Коль славен наш Господь...” (присутствие всех обязательно);
3. Утренняя молитва в лагерной церкви (довольно короткая);
4. Утренний завтрак;
5. Приводить в порядок постели, палатки, комнаты. Осмотр;
6. Прогулка и купание;
7. Обед;
8. Тихий час;
9. Занятия в группах;
10. Спортивные игры, экскурсии, репетиции, работа над различными проектами;
11. Ужин;
12. После ужина часто устраивались игры, не спортивные состязания, а просто игры, вроде “горелок”, “салок” и так далее;
13. Вечерний костер;
14. Вечерняя молитва.
Первый наш лагерь был организован в Бретани, в маленькой деревушке. Нам удалось снять два старинных каменных здания, в которых раньше размещалась школа. Дома соединялись большим двором, а рядом находился просторный луг для игр.
В каждом здании была большая комната с кирпичным полом и очагом и большой чердак под черепичной крышей. Я решила, что в нижних комнатах следует устроить кухню и столовую, в которой в случае дождя дети смогут играть, на чердаках разложить тюфяки с соломой, которые будут постелью.
Я и очень милая русская женщина, согласившаяся быть кухаркой, отправились туда за несколько дней до прибытия детей, чтобы все приготовить. Как мы ни старались, больше тридцати шести тюфяков с соломой разместить не могли. В город пришлось послать телеграмму с просьбой прекратить запись в лагерь и не посылать больше тридцати шести человек. Получили ответ: “Приезжаем пятьдесят шесть девочек и четыре руководительницы”. Не помню, как нам удалось всех их втиснуть, но как-то устроились.
В первый выезд в лагерь мы испытывали нехватку денег. Дети в основном из бедных семей, часто плохо питавшиеся, все время хотели есть, и по несколько раз в день брали в столовой огромные ломти свежего деревенского хлеба и щедро намазывали их маслом. “Кухарка” наша очень любила печь и по вечерам бесконечно передавала в спальни чудные ватрушки с вареньем. Дети пили вволю молока, и многие за лето прибавили в весе.
Священником в нашем первом лагере был протоиерей Сергий Четвериков. Его назначили на эту должность перед самым открытием лагеря, поэтому он приехал на несколько дней позже других. С некоторым страхом мы ожидали его, думая, что он будет требовательным и строгим, а приехал пожилой, скромный, сдержанный батюшка, даже немного застенчивый, с иконописным лицом, державшийся с нами совсем не начальственно. В первый же вечер после ужина у нас начались, как обычно, игры. Отец Сергий спокойно простоял весь вечер на краю лужайки, наблюдая. Когда стемнело, и игры кончились, отец Сергий подошел ко мне: “Софья Сергеевна, Вы знаете, здесь в углу осталась яма от какого-то столба. Это опасно. Дети могут ноги сломать. Сегодня я простоял весь вечер в ямке, пока они играли, но к завтрашнему вечеру надо бы ее закопать”.
Для нас, руководительниц, дело православного воспитания девочек-подростков было новым, и мы пытались разрешать возникающие проблемы с помощью наших духовных наставников. Возник, например, вопрос относительно обязательности утренней и вечерней молитв. Пришла ко мне однажды одна из старших девочек, очень хорошая, вдумчивая. “Софья Сергеевна, – сказала она, – пожалуйста, не делайте молитву обязательной. Я училась в институте, где все обязательное. Попав в лагерь, я очень обрадовалась, почувствовала свободу, но теперь говорят, что утренняя и вечерняя молитвы обязательны... Это все испортит...” Я пошла с этой проблемой к отцу Сергию. Он подумал и сказал: “Посещение церкви, ежедневная молитва для всякого православного христианина обязательны. Это надо признать. Но принуждать людей, наказывать за неисполнение... это никакой пользы не принесет”. Так у нас и пошло: “обязательно, но не принудительно”. На практике это значило, что все девочки были обязаны являться в строй на утренний подъем флага, опоздавшие наказывались лишением купания в море. После подъема флага все заходили в церковь на утреннюю молитву, но при этом никакой проверки и никаких штрафов не было.
Никогда не забуду нашего первого лагерного богослужения. По неопытности мы думали, что раз у нас есть несколько поющих девочек и приехавший вместе с отцом Сергием семинарист, значит, у нас есть хор. Но не тут-то было... Наш семинарист был неопытным регентом, а девочки, конечно, ничего не знали – песнопения всенощной менее знакомы, чем песнопения литургии. Бедный хор по несколько раз принимался за какое-нибудь песнопение, путался. Фальшивил, останавливался, начинал опять и опять, ничего не получалось... Собравшиеся в церкви девочки начали хихикать, пересмеиваться. Мы еле дождались конца. Одна из руководительниц, выходя из церкви, сказала: “Нет, это невозможно... Это просто кощунственно – нельзя завтра служить литургию. Попросим отца Сергия подождать со службами, пока хор не споется...” Мы все с ней согласились, но тут к нам подбежала одна из самых маленьких девочек и заговорила: “Как чудесно! Завтра день моего рождения, и вот у нас будет служба, и я смогу причащаться! Как хорошо все выходит!” Мы грустно переглянулись: “Ничего не поделаешь... Придется служить... Ведь не можем же мы так огорчить ее...”
Наш регент, взяв пять девочек, трое из которых раньше пели в церковном хоре, отправился с ними на берег разучивать песнопения. По крайней мере, два часа вдалеке раздавались жалобные голоса. Однако в воскресенье утром в церкви маленький хор пел, не сбиваясь, вполне удовлетворительно, и сияющая “новорожденная” причащалась, и все ее поздравляли.
Лагеря действовали шесть недель и кончались всегда празднованием Успения Божией Матери – 28 августа – и общим говеньем. Традиция говеть в нашем лагере зародилась в первый же год его организации. Говение не считалось обязательным, и поэтому весь день девочки решали для себя этот вопрос. Особенно мне запомнилось, как мы говели во второй год создания лагеря.
Отец Сергий начал исповедовать в четыре часа пополудни, а закончил к началу всенощной в семь вечера. После всенощной он опять стал исповедовать. К десяти вечера мы поняли, что исповедь может продлиться всю ночь, и отослали девочек, ожидавших своей очереди, спать, пообещав им, что будем будить их. Помню, как мы осторожно будили их со словами: “Пора идти исповедоваться” – прямо, как на Страшный суд... Отец Сергий исповедовал всю ночь, до начала литургии. Помню, меня поразили его слова, что епитрахиль ему подарил оптинский старец Амвросий, и он очень любит ее, “потому что она такая легкая”. Никогда не думала, что вес епитрахили может иметь значение.
Священник всегда был нашим духовным отцом в разрешении разных нравственных вопросов. Помню такой случай: у одной из старших девочек во время всенощной из сумочки, которую она держала под подушкой, украли деньги. Спальня ее группы находилась рядом со спальней “маленьких”, которые не оставались на всю всенощную. Естественно было предположить, что кражу совершил кто-то из “маленьких”, к тому же одна из них, уличенная несколько раз во лжи, уже пыталась как-то украсть. Что мне делать? Не так страшна попытка кражи, как страшно, что девочка решилась на нее между исповедью и Причастием. Как я могу оставить ребенка с этим на совести? А с другой стороны, ведь верных доказательств нет. Что делать? В тот год священником в лагере был отец Мефодий Кульман. Я обратилась к нему, и он пообещал поговорить с девочкой утром. Она была у него, к Причастию он ее допустил, но никогда о своем разговоре с ней мне не говорил. Я же не считала себя вправе его об этом спрашивать и больше на эту тему вообще не говорила. Лишь много лет спустя, от одной из бывших воспитанниц, я узнала, кто украл деньги: совсем не та маленькая девочка, которую мы подозревали, а одна из старших, которая в тот день не исповедовалась, не говела.
Помню, был случай, когда мне показалось невозможным поступить так, как советовал священник. Это тоже было связано с общим говением. Одна девочка из прибалтийской немецкой семьи, шестнадцати лет, протестантка, увлеченная общим настроением, сказала отцу Сергию Четверикову, что хочет принять Православие и причащаться со всеми. Отец Сергий согласился, но меня это смутило. Я подумала, что, если бы одна из наших девочек попала в католический французский лагерь и там по своей воле перешла бы в католичество, мы бы это тяжело переживали. Тогда я решила послать родителям девочки телеграмму и сообщить о ее желании, в ответ они просили отложить решение до ее возвращения домой. Не знаю, приняла ли она когда-нибудь Православие или мои сомнения лишили ее этого.
Упоминаю эти два случая, как примеры неизбежно возникающих в общественной жизни вопросов взаимоотношения между духовной властью – священником, и светской – начальницей лагеря.
В целом жизнь в нашем лагере была насыщена весельем, пением, спортом. Мне и сегодня иногда приходится встречать старушек, которые через шестьдесят лет с любовью и умилением вспоминают дни, проведенные в этом лагере.
[1] Известный педагог София Сергеевна Куломзина была сотрудницей Религиозно–Педагогического Кабинета при Православном Богословском Институте в Париже. Кабинет проводил ряд педагогических съездов разных Православных стран в 30ые годы. Позже, Софья Сергеевна продолжала педагогическую работу в США, в Свято–Владимирской Семинарии, но также на межправославном уровне. Неоднократно выступала с докладами на съездах Синдесмоса.
|
