О ЛЮБВИ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ
В начале всякого размышления о христианском понимании любви вспоминаются слова апостола и евангелиста Иоанна Богослова: Бог есть Любовь (1 Ин. 4, 8). Казалось бы, эти слова вообще снимают какие бы то ни было рассуждения о любви: любовь наша хороша и сообразна христианству, если она похожа на Любовь, Которая есть Бог. Однако уже при более глубоком размышлении на эту тему становится очевидным, что все не так просто, и то, что мы в сфере человеческих отношений обычно называем столь емким и возвышенным словом "любовь", требует по крайней мере внимательного рассмотрения и детальной оценки в свете христологии, сотериологии и христианской антропологии.
Некоторые христианские мыслители различают любовь-дар и любовь-нужду. Пример первой из них - любовь к своей семье самоотверженного отца. Пример второй - любовь ребенка, который ищет у родителей защиты от непонятного и пугающего мира.
Любовь-дар очень похожа на Любовь Господню. Отец отдает Себя Сыну, Сын - Отцу и миру и, наконец, дарует Отцу самый мир в Себе и через Себя. Любовь-нужда, напротив, на нее совсем не похожа. Однако самое недолгое размышление приведет нас к тому, что никогда и ни в ком не нуждается только очень эгоистичный и гордый человек. Люди и впрямь нужны друг другу - нехорошо быть человеку одному (Быт. 2, 18) - и в сознании это отражается как любовь-нужда. Ощущение полной самодостаточности - плохой духовный симптом, как плохой симптом - отсутствие аппетита, ибо нам действительно надо есть.
Наше духовное здоровье находится в прямой зависимости от нашей любви к Богу, а эта любовь почти целиком сводится к нужде. Лишь высокие духом дерзают говорить, что вышли за ее пределы. Но ведомые им высоты стали бы бесовской прелестью, если бы они сочли, что им "ничего не нужно" от Бога. "Высшее не стоит без низшего", - читаем мы у одного из таких духовных подвижников. Те, кто испытал любовь-дар к Богу, били себя в грудь вместе с евангельским мытарем и взывали из глубин немощи духовной. Таким образом, любовь-нужда неотъемлема от высочайшего сознания духа. Человек ближе всего к Богу когда он, в определенном смысле, на Бога не похож и осознает эту непохожесть, эту несостоятельность и немощь. Отсюда следуют важные выводы, без которых невозможно размышление о любви.
Господь дал сходство с Собою всему тварному миру. Так, пространство и время отражают Его величие, всякая жизнь - Его творческую силу, человек - Его разум. В этом смысле всякий человек, независимо от его добродетелей и пороков, больше похож на Бога, чем низшие создания Божий. Но есть и другая близость - мы близки к Богу, когда верен наш путь к единению с Ним. Близость к Богу "по сходству" ограничена, замкнута, закрыта, как тупик. Сильный, свободный, уверенный в себе, самодостаточный человек не напомнит христианского святого, но греческого героя или персонажа утопического мифа. Наше подражание Богу в земной жизни должно быть подражанием Христу. Образец наш - Спаситель, не только во славе на Фаворе или по Воскресении Своем, но и в тяготах земной Своей жизни: на дороге, в толпе, среди настойчивых просьб, слов осуждения, угроз и бурных споров, которые не давали Ему ни отдохнуть, ни уединиться. Именно эта жизнь в немощи, так странно и разительно непохожая на жизнь Божественную в нашем понимании, не только похожа на нее - это она и есть здесь, на земле, в падшем мире.
Так и любовь ближе всего к Богу не тогда, когда она сильна, свободна, самодостаточна. Когда земная любовь берет на себя Божественные полномочия, она уподобляется в своей гордыне не Богу, а демону. Как и человеку, любви необходимо смирение. Ей необходимо то самое "умаление", тот самый "кенозис", который в высочайшей степени проявил вочеловечившийся Спаситель. Иначе мы придадим человеческой любви безусловную, ничем не окупленную ценность, которой она не заслуживает, оставаясь в рамках падшего земного бытия. В противном случае она станет не Богом, а кумиром, идолом, и разрушит нас, а заодно и себя. Теперь, имея это в виду, рассмотрим подробней разные виды человеческой любви.
|
