Православное богослужение как основа религиозного преподавания.

Преподавание Закона Божия встречается обычно с двумя опасностями, преодоление которых является одновременно насущнейшей и крупнейшей идеологической задачей. Это: 1) отрыв религиозного материала от всех остальных объектов изучения, обращение Закона Божьего в "предмет", который изучается рядом и вне связи с остальными такими же "предметами"; и 2) разрыв отдельных частей в пределах самого Закона Божьего, вследствие чего отдельные его элементы воспринимаются не как части единой истины, но как самостоятельные дисциплины, почти независимые друг от друга. Первая опасность глубочайшим образом связана со всем миросозерцанием эпохи, со всеми предрассудками гуманистической системы мысли, с недостатками светской школы, утерявшей религиозную почву, по тому изживание ее может быть предметом только длительного процесса переориентировки всех культурных ценностей на иные духовные начала; и обсуждение ее – соответственно этому – необходимо связано со всей философией культуры, с полной проверкой, переоценкой ее теоретических и практических основ; это – большая тема, которую можно схематически наметить, но разработка которой требует многолетнего труда создания целой педагогической системы – (поскольку педагогика есть прикладная система ценностей, сознательно осуществляемая культура). Наоборот, вторая опасность может быть охарактеризована как техническая, ибо преподавание Закона Божия как отдельных фрагментов, а не как единой истины, есть просто плохое преподавание, которое может быть с грехом пополам объяснено в своем происхождении, но ни с какой точки зрения не может быть оправдано. Между тем, недостаток этот является очень распространенным; доказательством этому может служить столь часто встречаемое мнение, что Новый Завет не имеет ничего общего с Ветхим Заветом, что "их нельзя переплетать вместе". Это чудовищное для православного сознания мнение приходится слышать постоянно, особенно от людей, взявших в руки Библию и познакомившихся в подлиннике с тем, что они проходили в 3 классе. Остальные части "программы" оказываются еще более разрозненными и несвязанными: история Церкви, которая является естественным продолжением Ветхого и Нового Заветов, отрезана от них катехизисом и богослужением, также не связанными между собою. И в результате получается не единое религиозное мировоззрение, в котором все части предполагают, дополняют и объясняют друг друга, но множество сведений, из которых одни забываются "за ненадобностью", а другие теряют свой характер ограниченности, отрываются от целокупного организма церковной истины и превращаются в собственные мудрования, совершенно неправославного характера. Примером этому являются те люди, которые "признают" Евангелие, но отрицают (своим равнодушием и непониманием, редко сознательно) Церковь и все, чему она учит. Оторванное же от церковного предания Евангелие толкуется "здравым смыслом", роль которого почти всегда берет на себя нравственное сознание; в результате получается чисто протестантская моралистическая установка, которая только по привычной связи с "бытовым исповедничеством" сохраняет имя Православия. Единство и ограниченность религиозного сознания является поэтому первой задачей, к осуществлению которой должен стремиться педагог, хотящий воспитывать детей в Православии и верящий, что Церковь есть не случайная форма национального благочестия, но единая и единственная Истина, содержащая в себе источники благодатной жизни, просветленной мысли и освященного чувства.

Однако это единство не может быть получено путем механического синтеза многообразных элементов; церковное органическое единство никогда не может быть результатом систематизации, Царство Божие подобно прорастающему зерну, и только, исходя из таинственного роста слова Божия, сможем мы понять, что все многообразие церковных форм есть цветение одного начала, множество побегов единого ствола. Где же искать нам путеводную нить в это царство, где найти принцип церковного единства и связи духовного и телесного, предания и писания, веры и обряда.

Ядром религиозной жизни человека является его молитва. Только там, где он непосредственно предстоит Богу, обнаруживается подлинная сущность его души, ее радость и горе, и воздыхания и вместе с тем ее пустота, бессодержательность и немощь. Поэтому по молитве человека можно судить о нем самом; поэтому же главной, основной задачей Церкви является правильная молитва – охватывающая всю жизнь, исчерпывающая все чувства, отвечающая на все вопросы. Однако, освященная сила молитвы придает всему человеческому надлежащее место: ибо, хотя для молитвы нет ничего запрещенного, (молиться можно "обо всем") но не всякая молитва является уместной и своевременной. И уставная молитва тем и отличается от свободной, что вносит в молитвенное предстояние человека Богу известную закономерность и последовательность, осуществляя, таким образом, организующее действие в отношении всей его духовной жизни. Ибо тот, кто творит уставную молитву не формально (по моральным или бытовым соображениям), но действительно совпадает в своем религиозном опыте с мудростью церковного канона – может бесконечно черпать из этой сокровищницы, так сказать расти из своей молитвы, причем питающей средой этого явятся та полнота и богатство, которая тысячелетиями накопляются Церковью в ее богослужебной практике. Это богатство одновременно касается как психологической, так и исторической стороны; в молитвах, составленных великими аскетическими писателями, открывается такая полнота ведения о человеке, что, вживаясь в них, получаешь подлинное знание о душе – первым долгом своей, а затем – по аналогии – и других людей. С другой же стороны – поскольку основной категорией церковного бытия является "вечная память" о прошедшем, все оно сохраняется в молитвенной практике Церкви и живет в ней в очищенном и преображенном виде. Таким образом церковная молитва заключает в себе всю полноту жизни: психология и история – настоящее и прошедшее – одинаково объемлются ею, но, очищенные ее огнем, предстоят нам не в качестве безразличных и равноценных "научных" фактов, но как примеры для подражания, удивления, восхищения, как подлинная религиозная реальность, переживаемая нами в самой сердцевине нашей души.

Поэтому понятно, что основной эстетической функцией Церкви является ее молитва – богослужение. Здесь именно все элементы религиозного бытия слиты воедино: здесь мы найдем и Ветхий Завет, и Новый Завет, и Догматику, и канонику, и историю Церкви, но не в раздельности и независимости друг от друга, а в едином гармоническом целом, во взаимном дополнении и объяснении – и в рамке религиозного искусства, насквозь проникающего собою каждый богослужебный момент. Это позволяет нам сделать вывод о том, что в системе религиозного преподавания богослужение должно быть не "курсом", а принципом, не объектом изучения, но методом. В нем необходимо искать канон всей религиозной жизни, из него необходимо исходить в толковании всех частей изучаемого материала, по нему надо проверять все свои заключения, ибо богослужение есть сама жизнь Церкви и в нем сокрыта вся ее мудрость, богатство и любовь. Таким образом, исходная точка для органического преподавания Закона Божия найдена; однако это отнюдь не означает, что богослужение должно быть единственным объектом изучения: но все остальные части Закона Божия должны восприниматься и истолковываться в свете богослужения и во всяком случае с учетом того смысла, который придается Церковью тому или иному событию в ее молитвенном истолковании и применении. С этой точки зрения важнейшие моменты Ветхого Завета необходимо воспринимать в свете паремийных чтений, в свою очередь объясняемых и истолковываемых соответствующими стихирами. Такие исторические события как вселенские соборы надо излагать, учитывая службы недели Православия и святых Отцов; в еще большей степени касается это житий святых, лучшим материалом которых являются их службы. То же самое можно утверждать и об остальном материале. Догматические истины выражены в богослужении столь богато и многообразно, что надо только понять смысл читаемого и поемного в Церкви, чтобы встать на твердую почву Православного сознания, исходящего из единства смысла, жизни и слова. А конкретно воспринятая истина, связанная ассоциациями места, времени и образа действия, всегда будет усвоена более сильно и глубоко, чем догматическая формула, ничего не говорящая уму и сердцу ребенка. Вот почему можно сказать, что человек, знающий богослужение, в принципе знает все Православие; отдельные элементы его могут находиться в его сознании недифференцированными и слитыми, но он обладает той сокровищницей, из которой может почерпнуть ответ на любые вопросы, – когда таковые возникнут в его сознании. Этим же можно объяснить и тот факт, что люди, вживающиеся в церковное богослужение, неизменно оказываются обладателями цельного и органического миросозерцания. Примерами могут служить праведники древней Руси, славянофилы и др. Символическим оказывается здесь "обучение по часослову". Часослов, как книга, конечно, легко может выродиться в схоластику; но принцип богослужебной книги, как основы преподавания является чрезвычайно плодотворным и требует не только внимательного к себе отношения, но и сознательного возрождения в современной педагогической практике. В осуществлении этого мы, однако, встречаемся с ужасающей богослужебной безграмотностью, чтобы не сказать одичалостью русского образованного общества. Ибо богослужебные книги, в которых собраны величайшие сокровища поэтической красоты и мудрости – не только чужды большинству в своем содержании, но часто неизвестны даже по названию. Усердное посещение церкви вряд ли поможет этой беде: ибо полная служба с пением стихир – (в которых главным образом и содержится материал наиболее важный для элементарного преподавания) в настоящее время очень редка; но и там, где она имеет место, пассивное восприятие стихир недостаточно: ибо для педагогического применения их содержания необходимо в них разобраться, понять их связь с остальными частями богослужения, выбрать все наиболее значительное – одним словом, проделать сложную кабинетную работу вряд ли исполнимую при внимательном слушании чтения и пения, к тому же большею частью неясного. Отсюда возникает задача изучения и изложения богослужебных книг с точки зрения их педагогического применения, задача сложная и большая, требующая не только глубокого проникновения в церковную мудрость, но и педагогического опыта, в постановке вопросов и последовательном изложении изучаемого материала.

Таковым являются перспективы синтетического и органического преподавания Закона Божьего. Метод этот – столь трудный в своих идеальных задачах – может, однако, иметь и кустарное применение. Ибо простое объяснение ребенку любого жизненного факта, исходя из слов молитвы, уже является следованием по этому пути. Но особенно благодарной почвой для разработки этого метода и для попыток многообразного его применения являются Воскресные школы, где эпизодический характер преподавания и не связанность определенной программой дают полную возможность поставить изучение в непосредственную связь с ритмом богослужебной жизни. Ниже мы приводим основные характерные черты метода, принятого одной воскресной школой, пытающейся между прочим положить в основу своей работы идею органического единства церковного сознания не только в себе самом, но и со своей остальной культурой.

Весь годовой – учебный план разбит на две категории: на уроки, изучающие праздники и жития святых. Уроки распределяются по церковному кругу так, чтобы в ближайшее воскресенье перед праздником Рождества проходит Рождество, перед Крещением – Крещение и т.д. Таким образом, уроки являются как бы введением к празднику и приготовляют детей к его правильному пониманию. Каждый урок разрабатывается предварительно по соответствующим богослужебным книгам (Минее праздничной или служебной, Триоди Постной и Цветной, акафистам и иным последованиям – здесь неограниченный выбор и неисчерпаемое богатство). Для этого соответствующий богослужебный текст прочитывается, из него делаются нужные выписки, отмечаются все читаемые тексты Евангелия и Ветхого Завета – и из всего этого материала составляют план урока . Последний может варьироваться в зависимости от возраста детей, степени их развития и знаний, их интересов и т.п. Но общая схема его такова: описание празднуемого события (чтение соответствующих Евангельских текстов); объяснение его смысла (с иллюстрациями из стихир); символические значения; прообразы праздника в Ветхом Завете, его отношение к жизни человека (Крещение Спасителя и крещение младенцев, Успение Богоматери – отношение христианина к смерти…). Этот богословский материал очень полезно иллюстрировать и оживлять примерами из родной поэзии. Такие стихотворения, как Имману-Эль Владимира Соловьева или Крещение Руси Алексия Толстого – на фоне праздников Рождества и Крещения обыкновенно воспринимаются детьми с восторгом и тут заучиваются наизусть. Иногда подобная поэтическая иллюстрация может быть дана только какому либо второстепенному моменту праздника (напр., в уроке Преображения – многочисленные и очень удачные иллюстрации находит себе паремия о явлении Бога пророку Илии). Но значение этого литературно-религиозного материала столь велико, что не следует упускать не одного случая возможности связать родную литературу с церковным богослужением. Опыт показывает, что подобные уроки могут быть легко связаны активным восприятием детьми соответствующего материала. Отыскивание текстов, прочитывание их вслух, отыскание связи между ними, перевод на русский язык, разные сопутствующие богослужению подробности (как церковного, так и бытового характера), нахождение "параллельных мест" (в широком смысле слова), названное выше символическим истолкованием (Сошествие Св. Духа – Миропомазание) – все это является материалом, в котором дети легко и охотно выказывают большую самодеятельность. Вопросы сменяются рассказами из собственной жизни – и урок превращается в живую беседу, в которой преподавателю принадлежит самая трудная и вместе самая радостная задача: связать все воедино, показать, как все многообразие жизненных впечатлений в конечном итоге определяется единым религиозным корнем. Здесь мы стоим перед границей чисто богословского материала, перед чертой, которая, по нашему глубокому убеждению, является чисто фиктивной и искусственной. Мы надеемся вернуться к этому вопросу впоследствии и удовольствуемся на сей раз указанием на то, что практически подобные богослужебные уроки захватывали у нас элементы русской истории, географии, культуры… С праздником Успения было уместно связать историю Успенского Собора и Кремля; тема Крещения сама наводила детей на Крещение Руси; Вход Господень в Иерусалим естественно связан с воспоминаниями о шествии на осляти и т.д. Большое значение здесь может иметь бытовой материал: объяснение изюма, грецких орехов и т.п. в Сочельник Рождества, риса в первую неделю Великого Поста, красных яиц на Пасху, винограда и яблоков в Преображение – все это, воспринятое в контексте религиозной мысли, получает в детском сознании совершенно особенное значение, осмысливается и освящается. Таким образом, внешние обряды снова связываются со своими первоначальными истоками и ставятся благодаря этому на свое место: служат внешним выражением переживаемой религиозной реальности. Наша обрядовая жизнь в значительной своей части оторвалась от своих подлинно духовных корней, стала механической и внешней: в этом заключается ложь и трагедия "бытового исповедничества", стремящегося стать на место "древнего благочестия". Но возродить последнее можно только изнутри: только зажегши в душе любовь к Богу можно ожидать правильно проникновенного, христианского отношения к обрядам. И работа с детьми дает в этом отношении поразительные результаты. Древнее русское благочестие вновь возникает в наших детях, как новый цвет Православия; побеги его прорастают во все области жизни, и мы видим, как образуется древне-новый религиозный быт, как заново строится Православная культура. Угадать его процесс, почуять его ритм и пойти навстречу ребенку в его индивидуальном и культурно-историческом религиозном развитии, путем представления ему того материала, который будет питательным для этой жизни – в этом великая задача современного педагога. Но для успешного выполнения ее он должен стать на правильную почву, найти то начало, которое может стать регулятивным принципом всей жизни и культуры. Таковым же является и молитва – организованная и отточенная тысячелетним опытом Церкви. Таким образом, богослужение должно быть положено в основание всей педагогической мысли – но связь его с более отдаленными областями культуры составляют особую тему, к которой мы надеемся вернуться в другой раз.

Л.Зандер

печатается по книге: "Вопросы религиозного воспитания и образования" Выпуск II. Париж 1928. Издание Религиозно-Педагогического кабинета при Православном Богословском институте